ВЛАДИМИР ЯНКЕ. ЛОГО-СТИХО-МУЗЫКО-КНИГА «ДЫХАНЬЕ МУЗЫКИ» (АССОЦИАЦИИ).
ЮРИЙ КАСПАРОВ
Несколько фрагментов из интервью
… Есть композиторы, которые равнодушны к тому, как воспринимает их музыку социум. Как Бах. Он просто писал музыку, с Богом разговаривал. Ему было все равно. Генделю, его современнику, было не все равно. Он поехал в Англию, сражался, досражался до инсульта, потом поднялся после инсульта и добился того, чтобы в Англии его признали. Да, Гендель – великий. Он сделал себя в условиях его социально-культурной парадигмы, и после смерти его похоронили в Вестминстерском аббатстве с почестями – и это одна композиторская позиция. Бах – другая композиторская позиция. Человек с Богом разговаривал. Из Германии никуда не выезжал, путешествовать не любил, только в юности ходил пешком Букстехуде послушать… Все! Совершенно иной тип композитора.
Мне ближе баховский тип, потому что я давно понял: размениваться на мелочи категорически нельзя. И жизненным результатом я вполне доволен.
Я понимаю и Генделя, и людей – своих ровесников, которые хотят, чтобы о них говорили. Я понимаю композиторов, которые хотят признания. Но добиваться этого можно по-разному, одного пиара здесь, вне сомнений, недостаточно.
… Мне дорого всё, что связывало меня с Э.В. Денисовым. Наиболее важное из того, что я сумел вынести из занятий с Учителем, – это понимание, что такое современная музыка, и чем она отличается от музыки несовременной. Во все времена актуальность музыкального сочинения, прежде всего, определялась и определяется течением музыкального времени. Если у Венских классиков оно являлось равномерным и было носителем внеличностного начала, то у романтиков субъективизм начал проникать даже в эту основную системообразующую координату музыкального пространства. Сегодня в настоящих музыкальных произведениях течение времени подчиняется куда более сложному закону! Личностное и внеличностное, абстрактное и жанровое, равномерное и неравномерное, реализуемое в неотъемлемой связи с другими координатами и абсолютно самодостаточное – всё это организовано логикой более высокого порядка. Из этого следует, что никаких ограничений ни по стилистике языка, ни по фактуре в современной музыке быть не может!
… Что касается восприятия современной музыки, то все новое воспринимается вначале странно. Вы знаете, что позднему Вольфгангу Амадею Моцарту говорили: «Слишком много нот, милый Моцарт!». Сергея Прокофьева тоже считали непонятным, авангардным, говорили, что «Любовь к трем апельсинам» петь невозможно. И это естественно. Что нового принес нам авангард? Середина ХХ века вызвала к жизни новые координаты музыкального пространства – тембровую, фактурную… Они стали такими же полноправными координатами, как звуковысотность, метроритм. Естественно, это вызвало к жизни новые приемы игры на инструментах, новые тембральные находки. И отсюда
появились мультифоники, джет-вистлы, тан-рэмы, слэпы и так далее. Это вполне естественный процесс, и он не случайный, он объективный. Что касается диссонантного звучания в музыке… Естественно, после того, как Шёнберг переосмыслил тональность, мы получили фонически совершенно другую музыку, и диссонанс стал звучать наравне с консонансом. И это также вполне естественный результат развития музыки. Кто-то эту музыку не воспринимает, но пройдет время, и произойдет то же самое, что и с музыкой многих композиторов: Моцарта не понимали – поняли, Баха забыли – вспомнили, Прокофьева ругали – теперь он классик. Так будет и с современной музыкой: музыка, которая создаётся сегодня, станет естественной для всех. Есть еще и другое. Мы, люди, жившие в СССР, сталкиваемся с проблемами, которых не было и не будет на Западе. На Западе современная музыка, вплоть до ультрарадикальной, воспринимается, не вызывает отторжения, неприятия, так как в музыкальном развитии общества не было перерыва. Слушатели знакомились с новой музыкой шаг за шагом, музыка прогрессировала, и аудитория прогрессировала вместе с музыкой! Для слушателей на Западе – это ход естественный. А мы на 70 лет были выключены из процесса исторического развития музыки, искусства вообще. Профессиональные музыканты узнавали, что происходит на Западе, а любители музыки – нет, конечно. Им сейчас сложнее. Это проблема уже наша, связанная с социумом, политикой. Но и эта проблема будет преодолена.
… Последние годы я регулярно исключаю из своего каталога какие-то сочинения. Смешно, но вполне допускаю, что мой каталог с годами начнёт не увеличиваться, а уменьшаться. И, поверьте, это не кокетство и не желание пооригинальничать. Любой композитор, расширяя арсенал приёмов и нарабатывая композиторскую технику, а это происходит в течение всей жизни, то добивается успехов, то сталкивается с неудачами, порой серьёзными. И я не хочу бессмысленных затрат времени и нервов исполнителей и слушателей, почему и убираю те опусы, которые помогли мне в моём становлении, но, мягко говоря, обладают сомнительными художественными ценностями. Очень надеюсь, что «оставшееся за бортом» никогда и нигде не всплывёт! А музыковедам я поясняю именно так, и, как правило, они с пониманием к этому относятся.
… Последние годы я регулярно исключаю из своего каталога какие-то сочинения. Смешно, но вполне допускаю, что мой каталог с годами начнёт не увеличиваться, а уменьшаться. И, поверьте, это не кокетство и не желание пооригинальничать. Любой композитор, расширяя арсенал приёмов и нарабатывая композиторскую технику, а это происходит в течение всей жизни, то добивается успехов, то сталкивается с неудачами, порой серьёзными. И я не хочу бессмысленных затрат времени и нервов исполнителей и слушателей, почему и убираю те опусы, которые помогли мне в моём становлении, но, мягко говоря, обладают сомнительными художественными ценностями. Очень надеюсь, что «оставшееся за бортом» никогда и нигде не всплывёт! А музыковедам я поясняю именно так, и, как правило, они с пониманием к этому относятся.