ВЛАДИМИР ЯНКЕ. ЛОГО-СТИХО-МУЗЫКО-ИЗО-КВЕСТ «БОЖЕСТВЕННАЯ СИМФОНИЯ» в 13-И АПОСТОЛАХ. PDF - скачать
ЧЕРТА
(Притча)
И тогда создал Бог человека, чтобы человек создал музыку.
Жил человек. Шел человек по жизни и увидел черту. Всмотрелся человек в черту и понял, что за ней, если перешагнуть ее, будет иная жизнь. Непонятная, странная, совсем-совсем иная.
Постоял человек, подумал. И пошел он вдоль черты, не переступая ее. Так он и шел. И шла его жизнь. Потом жизнь кончилась, и человек умер. И были у него дети и внуки, которые называли себя потомками мудрейшего Старейшины – того, кто не перешагнул черту. И сберег себя.
И было у его детей и внуков всё раз и навсегда отмерено – до черты!
Жил человек. Шел человек по жизни и увидел черту. Всмотрелся человек в черту и понял, что за ней, если перешагнуть ее, будет иная жизнь. Непонятная, странная, совсем-совсем иная.
Постоял человек, подумал. Крепко подумал. И перешагнул черту. Увидел он иную жизнь. Странную, непонятную, совсем-совсем иную. Взвихрила она его своими сполохами и красками, звуками и ритмами, напряжениями и соблазнами. И вздрогнул человек. Съежился. Ломала его, крушила его иная жизнь своей невероятной энергией и напором, мощью и красотой. Ломала и крушила.
И отступил человек в страхе. Кинулся он назад за черту, и … остановился он прямо на ней. Завораживала его черта. Был в ней соблазн неизменного, соблазн прошлого и сладкое обещание будущего. Обещание. А не всесокрушающая энергия и напор, мощь и красота сущего.
Опустил он глаза, сгорбился, чтобы стать незаметнее и стал жить. И стал молить черту, чтобы смилостивилась она над ним. Чтобы подарила она ему надежду, веру, и сладкое обещание будущего. Чтобы не ломала его и не крушила. Но была благодатью свыше.
Так и жил он, не двигаясь с места, которое он считал начальной кромкой иной жизни – на черте. И родились от него дети и внуки, которые называли себя потомками мудрого Молящегося – того, кто шагнул на черту, врос в нее, и стал служить ей. И сберег себя.
И были они от рождения ошеломленными и съеженными, сгорбившимися и незаметными. И жили они, опустив глаза. И молились.
Жил человек. Шел человек по жизни и увидел черту. Всмотрелся человек в черту и понял, что за ней, если перешагнуть ее, будет иная жизнь. Непонятная, странная, совсем-совсем иная.
И стало ему весело и задорно. Ну и что, что есть черта. Это даже неплохо: будет чем себя проверить, будет куда повести за собой потомков. В общем, будет то, что будет.
Постоял человек, подумал. И пошел он вдоль черты, не переступая ее. Так он и шел. И шла его жизнь. Потом жизнь кончилась, и человек умер. И были у него дети и внуки, которые называли себя потомками мудрейшего Старейшины – того, кто не перешагнул черту. И сберег себя.
И было у его детей и внуков всё раз и навсегда отмерено – до черты!
Жил человек. Шел человек по жизни и увидел черту. Всмотрелся человек в черту и понял, что за ней, если перешагнуть ее, будет иная жизнь. Непонятная, странная, совсем-совсем иная.
Постоял человек, подумал. Крепко подумал. И перешагнул черту. Увидел он иную жизнь. Странную, непонятную, совсем-совсем иную. Взвихрила она его своими сполохами и красками, звуками и ритмами, напряжениями и соблазнами. И вздрогнул человек. Съежился. Ломала его, крушила его иная жизнь своей невероятной энергией и напором, мощью и красотой. Ломала и крушила.
И отступил человек в страхе. Кинулся он назад за черту, и … остановился он прямо на ней. Завораживала его черта. Был в ней соблазн неизменного, соблазн прошлого и сладкое обещание будущего. Обещание. А не всесокрушающая энергия и напор, мощь и красота сущего.
Опустил он глаза, сгорбился, чтобы стать незаметнее и стал жить. И стал молить черту, чтобы смилостивилась она над ним. Чтобы подарила она ему надежду, веру, и сладкое обещание будущего. Чтобы не ломала его и не крушила. Но была благодатью свыше.
Так и жил он, не двигаясь с места, которое он считал начальной кромкой иной жизни – на черте. И родились от него дети и внуки, которые называли себя потомками мудрого Молящегося – того, кто шагнул на черту, врос в нее, и стал служить ей. И сберег себя.
И были они от рождения ошеломленными и съеженными, сгорбившимися и незаметными. И жили они, опустив глаза. И молились.
Жил человек. Шел человек по жизни и увидел черту. Всмотрелся человек в черту и понял, что за ней, если перешагнуть ее, будет иная жизнь. Непонятная, странная, совсем-совсем иная.
И стало ему весело и задорно. Ну и что, что есть черта. Это даже неплохо: будет чем себя проверить, будет куда повести за собой потомков. В общем, будет то, что будет.
И переступил он черту.
И задыхаясь, и крича от боли, стал продвигаться вперед.
И открылось ему новое, иное солнце.
И зазвучала ему новая, иная музыка. Музыка новой, иной жизни.
Ему и детям его.
Ну вот такой он был человек – просто не понимал, как можно жить, очертив себя чертой.
И дети, и внуки у него были непонимающими. Самовольничали они, рвались с пеленок отыскать новую черту и первыми тайком зашагнуть за нее. А уж когда они вырастали …
И звали дети и внуки человека, который не понимал, что такое черта – Патриархом.
Вскоре дети и внуки Патриарха научились уходить за самые дальние горизонты в немыслимо далекие иные миры и … возвращаться назад. Уходить и возвращаться. Возвращаться другими. Возвращаться и уходить с такой легкостью и мгновенностью, что Патриарх понял – все они перешагнули какую-то самую важную черту в своей жизни.
И однажды они встретили Его. Того, кто творит горизонты и рисует черту. И это был уже совсем-совсем-совсем иной мир. И совсем-совсем-совсем иная жизнь. Если ее можно назвать так.
И подумали потомки Патриарха, что это конец пути.
Но выглянул из-за подола матери самый младший из них, едва-едва выбравшийся из пеленок, поднял руку и указал вдаль. И увидели они все горизонт. Был он невероятен и неизмерим.
И поняли они, что это – Черта.
А племя Старейшины и племя Молящегося продолжали жить. И живут по сей день.
Живут в своих мирах.
До черты, под чертой и на черте ведь тоже можно жить.
Только вот музыка в разных мирах звучит разная.
И задыхаясь, и крича от боли, стал продвигаться вперед.
И открылось ему новое, иное солнце.
И зазвучала ему новая, иная музыка. Музыка новой, иной жизни.
Ему и детям его.
Ну вот такой он был человек – просто не понимал, как можно жить, очертив себя чертой.
И дети, и внуки у него были непонимающими. Самовольничали они, рвались с пеленок отыскать новую черту и первыми тайком зашагнуть за нее. А уж когда они вырастали …
И звали дети и внуки человека, который не понимал, что такое черта – Патриархом.
Вскоре дети и внуки Патриарха научились уходить за самые дальние горизонты в немыслимо далекие иные миры и … возвращаться назад. Уходить и возвращаться. Возвращаться другими. Возвращаться и уходить с такой легкостью и мгновенностью, что Патриарх понял – все они перешагнули какую-то самую важную черту в своей жизни.
И однажды они встретили Его. Того, кто творит горизонты и рисует черту. И это был уже совсем-совсем-совсем иной мир. И совсем-совсем-совсем иная жизнь. Если ее можно назвать так.
И подумали потомки Патриарха, что это конец пути.
Но выглянул из-за подола матери самый младший из них, едва-едва выбравшийся из пеленок, поднял руку и указал вдаль. И увидели они все горизонт. Был он невероятен и неизмерим.
И поняли они, что это – Черта.
А племя Старейшины и племя Молящегося продолжали жить. И живут по сей день.
Живут в своих мирах.
До черты, под чертой и на черте ведь тоже можно жить.
Только вот музыка в разных мирах звучит разная.